Инна Бронштейн. Июль 2014

Опять блаженство про склероз

Обычный склероз — старикам не в укор:
Я в груде картошки нашла помидор.
Привычные возгласы «где?» и «куда?»
В квартире моей раздаются всегда.

«Куда провалилась?» и «где пропадает?» —
Материя вроде бы не исчезает…
Тетради и ручки ищу ежечасно,
Но поиск — движение! Это прекрасно!

На поиски шарфа потратила день,
При этом мне двигаться было не лень,
Такое движение — вроде зарядки,
Здоровье мое в идеальном порядке.

Я истину также ищу бесконечно,
я вся в романтическом поиске вечном!
Не надо на старости жалоб и слёз.
Какое блаженство — обычный склероз!

Опять блаженство про поясницу

Какое блаженство на стул приземлиться:
Момент — и уже не болит поясница.
А до приземленья болела, зараза!
Я села, и боль улетучилась сразу.

Когда б поясница меня не достала,
С какой бы я стати блаженствовать стала?

Блаженство с Пушкиным на фоне времени

Прошли века, года и сроки,
но вижу, словно наяву
мой девятнадцатый, далекий,
любимый век, где я живу,
куда меня строкой чудесной
мой бог, мой Пушкин перенес…
Из суетливой жизни тесной
уйду в простор счастливых грёз.

Осталось жить совсем немного,
другого счастья не хочу.
И у последнего порога
я строки Пушкина шепчу.
В любимом томе возле строчки
нашла следы карандаша —
заметки моего сыночка…
И в них живет его душа.

Пережила в двадцатом веке
смерть сына, крах своих идей,
и слез людских, и крови реки —
все это в памяти моей.
Век двадцать первый — войны снова,
и доллар — людям божество,
там ложь неправедного слова
и зла тупое торжество.

Судьба распятой Украины!
От этой боли — не уйти…
Неужто в трудные годины
мне утешенья не найти?
Я верю, что из тьмы бессонной
спасет друзей тепло и свет,
и рядом, и по телефону
А если их сегодня нет?

Я только горестной строкою
век двадцать первый помяну
и томик Пушкина раскрою
и в девятнадцатый — нырну.
А там Онегин и Татьяна
со мною снова говорят,
и, как бывало постоянно
часы блаженства мне дарят.